С лёгким привкусом тлена
С силой тысячи солнц, часть 2
Автор: Коты и Радуги
Бета: Коты и Радуги
Размер: мини, 1869 слов
Пейринг/Персонажи: Лайон/Скиттлз
Категория: слэш
Жанр: фэнтези, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Они впервые встретились на празднике середины лета: Скиттлз думал, что Лайон — демон, пришедший сожрать его, а Лайон думал, что его глаза — самое восхитительное, что он когда-либо видел в своей жизни
Примечание/Предупреждения: АУ, полная магии и тлена
Oh Wonder — White Blood.mp3
С самого начала всё было предельно очевидно: Лайону не нужно было даже напрягаться, чтобы предвидеть, с чем ему предстоит столкнуться. Нахмуренные брови, взгляд исподлобья, скрещённые на груди руки — весь вид Скиттлза демонстрирует его недовольство и упрямое отрицание всего и сразу. Он напряжён, насторожен, все защитные иголки его брони — наружу. Ко всему этому Лайон был готов.
— Могу я войти? — Лайон старается не показывать лицом весь букет эмоций, которые он испытывает, просто видя Скиттлза перед собой в этот самый момент. Он должен быть вежлив и сдержан, как подобает воспитанному человеку и — особенно — боевому магу.
Скиттлз колеблется, сомневается, отводит взгляд. Возможно, немного смущается, но Лайон всё ещё не уверен, что читает его, чувствует его правильно. Внимание почти всей улицы приковано к ним, будто к актёрам на сцене в свете софитов: десятки глаз недоверчиво, с любопытством, недоумением, уважением, неприязнью, завистью смотрят на его форму, сверкающие знаки различия, и строят сотни предположений. Что могло понадобиться магу, офицеру, в Нижнем городе?
У Лайона за спиной зарождается целый рой слухов, один красочнее, таинственнее, запутаннее другого. Скиттлз тушуется и сторонится, давая ему пройти в дом:
— Ты привлекаешь слишком много внимания, — бурчит он недовольно и неуютно ёжится, на несколько мгновений столкнувшись лицом к лицу с молчаливым ожиданием прохожих. Торопливо захлопнутая дверь снова возвращает его мир в привычные рамки.
Лайон чувствует себя отчасти виноватым — он имел наглость рассчитывать на это давление, когда заявился к Скиттлзу среди бела дня в армейском обмундировании. Он малодушно не хотел оставлять Скиттлзу никакого иного выбора, кроме как сдаться, пустить его, выслушать то, что он хочет сказать, не имея возможности сбежать. Только о том, чтобы приготовить заранее речь, он не позаботился. К лучшему; всё равно всё вылетело бы у него из головы.
— Зачем ты пришёл?
Всё просто, никаких вступлений, сразу к делу. В полумраке блеклой прихожей, практически на пороге. Лайон с трудом сдерживает порыв прикоснуться к нему, привлечь в свои объятия:
— За тобой.
Скиттлз прислоняется спиной к входной двери. Закрытый, застёгнутый на все пуговицы, он выглядит так, словно оказался загнан в ловушку в своём собственном доме. Но Лайон хотя бы не чувствует враждебности в свою сторону, и это даёт ему надежду. Даёт ему больше внутренней свободы.
— Мне кажется, в прошлый раз я выразился достаточно ясно. Нам не стоит больше видеться, — Скиттлз даже говорит не так, как обычно. Более отрывисто, резко, нервно. Как если бы он стремился поскорее вытолкнуть из себя слова, чтобы не дать сомнениям встать у них на пути.
— С прошлого раза появилась хоть одна убедительная причина для того, чтобы я на это согласился?
Он дал Скиттлзу достаточно времени, чтобы подумать об этом, взвесить все за и против, но, судя по болезненно искривлённым губам и окаменевшим плечам, разговор пойдёт по уже известному им обоим сценарию:
— Ты маг, это само по себе уже достаточно веская причина! — выпаливает Скиттлз и смотрит на него выжидающе. Без привычного вызова, только с тенью всепоглощающей безысходности во взгляде и глубоко, под бесконечными покровами запрятанным желанием, чтобы его переубедили.
Чего Лайон никак не может взять в толк, так это причину, по которой бытность его магом для Скиттлза есть приговор. Почему он расписывается в собственном бессилии и сбегает, хотя никто не гонит его, а вовсе даже наоборот.
— Что это меняет, Скит? — спрашивает он негромко, ласково, делая маленький шаг к нему навстречу.
— Это всё меняет. Ты должен был сказать сразу, а не скрывать это от меня.
— Я не скрывал ничего. Просто не считал нужным упоминать, а ты не спрашивал. Не думал, что это так важно, — о Боже, какой же он… У Лайона перехватывает дыхание и грудь изнутри распирает. Он бессилен сделать с этим хоть что-нибудь, бессилен унять эту боль, бессилен справиться с нахлынувшими чувствами. Скиттлз одним своим присутствием, одним своим существованием лишает его опоры под ногами и пускает сердце в неистовый пляс, разгоняющий кровь до какой-то феноменальной скорости.
— Конечно важно, а как иначе?! — Скиттлз вскидывает голову, возмущённый его словами до глубины души. — Я не… Я бы… Я никогда бы к тебе не приблизился, знай я с самого начала.
И это ещё один повод для Лайона убедиться в том, что всё делается к лучшему.
— Мне всегда казалось куда важнее то, что мы были вместе и нам было хорошо от этого. Маг или нет — я это всё ещё я, — Лайон и не заметил, как подошёл почти вплотную, заставив Скиттлза сжаться ещё сильнее в попытке то ли сделаться меньше, то ли просочиться сквозь дверь.
— Ты не понимаешь, — он упрямо мотает головой, поджимая губы. — И я не понимаю, что мне думать, во что мне верить. Ты это ты? Но я больше не уверен, что знаю, кто ты есть.
— Всё тот же Лайон? Мы встретились на празднике середины лета, ты думал, что я демон и хочу тебя сожрать, я думал, что твои глаза самые восхитительные из всего, что…
— Это не то! — Скиттлз перебивает его, повысив голос. — Просто… Просто представь, как это выглядит со стороны. Магу стало скучно в своей цитадели и он пошёл в народ, подцепил на крючок какого-то дурака, сотворил свою магию — и вуаля! Готова ручная зверушка. И так подумает каждый. Каждый! Потому что по-другому не бывает. С чего бы тебе вообще… Всё, что у меня есть — ты видишь вокруг себя. И ещё рисунки да глина, но это не важно. Я из самых низов, даже не из Города-За-Стеной, а ты… Ты боевой маг. Не просто человек, которому чуть больше повезло с роднёй и наследственностью, а чёртов офицер. Кто в здравом уме вообще допустит мысль о том, что мага вроде тебя и простолюдина вроде меня может связывать хоть что-то, кроме отношений на одну ночь? Ты видел, как все те люди смотрели на тебя, когда ты здесь появился?
Лайон теряется в словах и мыслях так же, как Скиттлз, выливающий на него поток своего неуёмного сознания. Впору хвататься за голову, чтобы её не унесло куда-нибудь ненароком. Вместо этого Лайон протягивает руки к Скиттлзу — тот не сопротивляется и не отмахивается, только смотрит предостерегающе, весь ощетинившийся и готовый укусить в любой момент. Бесполезно, Лайон всё равно проводит пальцами по его волосам, обхватывает ладонями лицо.
— Ты что же это, думаешь, что я просто от скуки решил завести с тобой интрижку? Творю какие-то приворотные фокусы и гаденько хихикаю в стороне, когда ты на них ведёшься? А потом, наигравшись, вернусь обратно к своей привычной жизни и оставлю тебя позади? — он сам не верит, что произносит вот это вслух. — Ну и фантазия, Скит… Я, получается, самый настоящий злодей. Даже не знаю, что сказать.
— Я в аду, Лайон, в самом настоящем аду сейчас, — тот закрывает глаза и понижает голос до шёпота, уже не пытаясь отстраниться, а только вцепившись в его запястья, не зная, для чего: оттолкнуть или не отпустить. — Просто скажи, что всё это не так, что всё это просто моё больное воображение, недостаток сна и переизбыток мыслей, неуверенность, что угодно. Что в мире существуют сказки, Золушки встречают своих прекрасных принцев, а то счастье, которое я испытываю рядом с тобой — оно моё и только моё.
— Хочешь, принесу тебе своё личное дело? Там по пунктам расписано, какие области магии и на каком уровне мной изучены, — Лайон гладит его раскрасневшиеся, горячие щёки подушечками пальцев, и никак не может побороть улыбку. Ничего смешного и ничего весёлого нет в том, что Скиттлз чувствует себя именно так, что у него вообще появились такие мысли и сомнения, но он очень, очень счастлив. Так счастлив, что это почти невыносимо. — Я не умею манипулировать сознанием, Скит. Поэтому всё, что ты чувствуешь или думаешь, твоё на сто процентов.
Всё совсем не так страшно, как могло бы быть. Всё совсем не безнадёжно, просто Скиттлз сам себе придумал какие-то дурацкие причины, сам себя накрутил и поверил собственную выдумку. Это, по крайней мере, можно исправить. Не вернуть только ушедшие чувства, но это, слава Богу, не их случай. Облегчение подобно эйфории.
— Посмотри мне в глаза. Ты правда думаешь, что я способен на подлость? По отношению к кому угодно и особенно к тебе? — конечно, Скиттлз ему в глаза не смотрит, а жмурится посильнее и кусает губы. Неуверенностью, словно ядом, он проеден насквозь, и в голове его пыльным, всепроникающим роем клубятся сомнения. Целый склад какой-то ненужной, мешающей жить ерунды, а не голова. — Я люблю тебя. Люблю так сильно, что даже больно от этого, и хочу, чтобы мы были вместе. Можешь не говорить мне, можешь вообще никогда ничего подобного не произносить вслух, но хотя бы себе сейчас признайся — ты тоже влюблён. И если это действительно так, если ты чувствуешь себя счастливым рядом со мной, то я не понимаю, почему ты продолжаешь меня отталкивать.
И он тоже наверняка не понимает этого сам, но продолжает машинально творить глупости, прислушиваясь зачем-то к голосам сомнений.
— Перестань уже упрямиться, ты делаешь это просто по инерции, — Лайон хочет прекратить этот спектакль, взять Скиттлза за руки и увести прочь отсюда, из этих блеклых, будто насквозь пропылённых стен. Это не то место, где ему стоит быть, не то место, которому он принадлежит.
Скиттлз медленно, устало выдыхает, вместе с воздухом выпуская из себя лишнее напряжение. Струна не порвалась.
— А дальше? Всё будет так же? — спрашивает он совсем тихо и тускло. — Ты будешь решать, говорить, что правильно, и давить, сваливая любое несогласие на упрямство?
— Поразительная способность выворачивать всё наизнанку, просто поразительная, — Лайон проводит ладонью по лицу и сжимает пальцами переносицу, беря небольшую паузу. Это как же нужно умудриться, чтобы носить в себе столько комплексов разом, да ещё и отчаянно за них цепляться? — Скит, не надо делать из меня тирана там, где проблема исключительно в удавке давно протухших социальных стереотипов на твоей шее. Это не настолько обидно, чтобы я развернулся и ушёл, отказавшись от всех своих слов, но достаточно неприятно.
— Я не то… Не так… Хотя вообще-то вполне, — так и не решив, что именно хотел сказать, а в процессе и вовсе поменяв мнение, Скиттлз плавно сползает на пол и, капитулируя, поднимает руки. — Извини, я очень стараюсь вести себя как мудак, но у меня даже это нормально не получается.
— Ну и зачем? — Лайон опускается перед ним на корточки, заглядывает в лицо и получает в ответ привычную недовольную гримасу:
— Затем. Мне непонятно. У тебя будет целая куча неприятностей, если притащишь меня в Цитадель. Пойдут разговоры, сплетни поползут. Про меня, про тебя. Десятки любопытных носов вокруг, косые взгляды, пятно на репутации. Одни только проблемы от меня и никакой пользы.
Лайон горестно вздыхает.
Лайон закатывает глаза.
Лайон прикладывает ладонь к лицу.
Лайон протягивает руку и треплет его светлые волосы до тех пор, пока они не превращаются в самое настоящее воронье гнездо, игнорируя возмущённое пыхтение и бесполезные взмахи конечностями.
— Ты вообще хоть что-то из сказанного мной слушал? Или опять в одно ухо влетело, из другого вылетело? — он вкладывает в голос всё неодобрение и возмущение, на какое только способен. Должно звучать достаточно убедительно. — О какой пользе вообще может идти речь, мы ведь не о купле-продаже с тобой говорим. И отталкиваешь ты меня не потому, что у тебя какая-то личная неприязнь ко всем магам, не потому, что тебе эти отношения даром не сдались, а из-за неуверенности в себе и страха, что кто-то там что-то скажет? Серьёзно?
Он с ужасающей лёгкостью вздёргивает Скиттлза на ноги и обнимает так крепко, что не даёт ему ни единого шанса даже шевельнуться лишний раз:
— Я люблю тебя, Скит, — медленно и очень членораздельно говорит Лайон, наклонившись к самому его уху. — И буду повторять это так часто и так много раз, что рано или поздно ты поверишь мне.
— Но я… — возражает было Скиттлз, но снова не заканчивает фразу и толкает щекой его подбородок, в попытке заставить хоть немного отстраниться. — Ты колючий.
— Ты тоже, — Лайон улыбается ему в висок. — Но этим меня не напугать. Пойдём отсюда, хватит дышать пылью.
С самого начала всё было предельно очевидно: Лайону не нужно было даже напрягаться, чтобы предвидеть, с чем ему предстоит столкнуться. Нахмуренные брови, взгляд исподлобья, скрещённые на груди руки — весь вид Скиттлза демонстрирует его недовольство и упрямое отрицание всего и сразу. Он напряжён, насторожен, все защитные иголки его брони — наружу. Ко всему этому Лайон был готов.
— Могу я войти? — Лайон старается не показывать лицом весь букет эмоций, которые он испытывает, просто видя Скиттлза перед собой в этот самый момент. Он должен быть вежлив и сдержан, как подобает воспитанному человеку и — особенно — боевому магу.
Скиттлз колеблется, сомневается, отводит взгляд. Возможно, немного смущается, но Лайон всё ещё не уверен, что читает его, чувствует его правильно. Внимание почти всей улицы приковано к ним, будто к актёрам на сцене в свете софитов: десятки глаз недоверчиво, с любопытством, недоумением, уважением, неприязнью, завистью смотрят на его форму, сверкающие знаки различия, и строят сотни предположений. Что могло понадобиться магу, офицеру, в Нижнем городе?
У Лайона за спиной зарождается целый рой слухов, один красочнее, таинственнее, запутаннее другого. Скиттлз тушуется и сторонится, давая ему пройти в дом:
— Ты привлекаешь слишком много внимания, — бурчит он недовольно и неуютно ёжится, на несколько мгновений столкнувшись лицом к лицу с молчаливым ожиданием прохожих. Торопливо захлопнутая дверь снова возвращает его мир в привычные рамки.
Лайон чувствует себя отчасти виноватым — он имел наглость рассчитывать на это давление, когда заявился к Скиттлзу среди бела дня в армейском обмундировании. Он малодушно не хотел оставлять Скиттлзу никакого иного выбора, кроме как сдаться, пустить его, выслушать то, что он хочет сказать, не имея возможности сбежать. Только о том, чтобы приготовить заранее речь, он не позаботился. К лучшему; всё равно всё вылетело бы у него из головы.
— Зачем ты пришёл?
Всё просто, никаких вступлений, сразу к делу. В полумраке блеклой прихожей, практически на пороге. Лайон с трудом сдерживает порыв прикоснуться к нему, привлечь в свои объятия:
— За тобой.
Скиттлз прислоняется спиной к входной двери. Закрытый, застёгнутый на все пуговицы, он выглядит так, словно оказался загнан в ловушку в своём собственном доме. Но Лайон хотя бы не чувствует враждебности в свою сторону, и это даёт ему надежду. Даёт ему больше внутренней свободы.
— Мне кажется, в прошлый раз я выразился достаточно ясно. Нам не стоит больше видеться, — Скиттлз даже говорит не так, как обычно. Более отрывисто, резко, нервно. Как если бы он стремился поскорее вытолкнуть из себя слова, чтобы не дать сомнениям встать у них на пути.
— С прошлого раза появилась хоть одна убедительная причина для того, чтобы я на это согласился?
Он дал Скиттлзу достаточно времени, чтобы подумать об этом, взвесить все за и против, но, судя по болезненно искривлённым губам и окаменевшим плечам, разговор пойдёт по уже известному им обоим сценарию:
— Ты маг, это само по себе уже достаточно веская причина! — выпаливает Скиттлз и смотрит на него выжидающе. Без привычного вызова, только с тенью всепоглощающей безысходности во взгляде и глубоко, под бесконечными покровами запрятанным желанием, чтобы его переубедили.
Чего Лайон никак не может взять в толк, так это причину, по которой бытность его магом для Скиттлза есть приговор. Почему он расписывается в собственном бессилии и сбегает, хотя никто не гонит его, а вовсе даже наоборот.
— Что это меняет, Скит? — спрашивает он негромко, ласково, делая маленький шаг к нему навстречу.
— Это всё меняет. Ты должен был сказать сразу, а не скрывать это от меня.
— Я не скрывал ничего. Просто не считал нужным упоминать, а ты не спрашивал. Не думал, что это так важно, — о Боже, какой же он… У Лайона перехватывает дыхание и грудь изнутри распирает. Он бессилен сделать с этим хоть что-нибудь, бессилен унять эту боль, бессилен справиться с нахлынувшими чувствами. Скиттлз одним своим присутствием, одним своим существованием лишает его опоры под ногами и пускает сердце в неистовый пляс, разгоняющий кровь до какой-то феноменальной скорости.
— Конечно важно, а как иначе?! — Скиттлз вскидывает голову, возмущённый его словами до глубины души. — Я не… Я бы… Я никогда бы к тебе не приблизился, знай я с самого начала.
И это ещё один повод для Лайона убедиться в том, что всё делается к лучшему.
— Мне всегда казалось куда важнее то, что мы были вместе и нам было хорошо от этого. Маг или нет — я это всё ещё я, — Лайон и не заметил, как подошёл почти вплотную, заставив Скиттлза сжаться ещё сильнее в попытке то ли сделаться меньше, то ли просочиться сквозь дверь.
— Ты не понимаешь, — он упрямо мотает головой, поджимая губы. — И я не понимаю, что мне думать, во что мне верить. Ты это ты? Но я больше не уверен, что знаю, кто ты есть.
— Всё тот же Лайон? Мы встретились на празднике середины лета, ты думал, что я демон и хочу тебя сожрать, я думал, что твои глаза самые восхитительные из всего, что…
— Это не то! — Скиттлз перебивает его, повысив голос. — Просто… Просто представь, как это выглядит со стороны. Магу стало скучно в своей цитадели и он пошёл в народ, подцепил на крючок какого-то дурака, сотворил свою магию — и вуаля! Готова ручная зверушка. И так подумает каждый. Каждый! Потому что по-другому не бывает. С чего бы тебе вообще… Всё, что у меня есть — ты видишь вокруг себя. И ещё рисунки да глина, но это не важно. Я из самых низов, даже не из Города-За-Стеной, а ты… Ты боевой маг. Не просто человек, которому чуть больше повезло с роднёй и наследственностью, а чёртов офицер. Кто в здравом уме вообще допустит мысль о том, что мага вроде тебя и простолюдина вроде меня может связывать хоть что-то, кроме отношений на одну ночь? Ты видел, как все те люди смотрели на тебя, когда ты здесь появился?
Лайон теряется в словах и мыслях так же, как Скиттлз, выливающий на него поток своего неуёмного сознания. Впору хвататься за голову, чтобы её не унесло куда-нибудь ненароком. Вместо этого Лайон протягивает руки к Скиттлзу — тот не сопротивляется и не отмахивается, только смотрит предостерегающе, весь ощетинившийся и готовый укусить в любой момент. Бесполезно, Лайон всё равно проводит пальцами по его волосам, обхватывает ладонями лицо.
— Ты что же это, думаешь, что я просто от скуки решил завести с тобой интрижку? Творю какие-то приворотные фокусы и гаденько хихикаю в стороне, когда ты на них ведёшься? А потом, наигравшись, вернусь обратно к своей привычной жизни и оставлю тебя позади? — он сам не верит, что произносит вот это вслух. — Ну и фантазия, Скит… Я, получается, самый настоящий злодей. Даже не знаю, что сказать.
— Я в аду, Лайон, в самом настоящем аду сейчас, — тот закрывает глаза и понижает голос до шёпота, уже не пытаясь отстраниться, а только вцепившись в его запястья, не зная, для чего: оттолкнуть или не отпустить. — Просто скажи, что всё это не так, что всё это просто моё больное воображение, недостаток сна и переизбыток мыслей, неуверенность, что угодно. Что в мире существуют сказки, Золушки встречают своих прекрасных принцев, а то счастье, которое я испытываю рядом с тобой — оно моё и только моё.
— Хочешь, принесу тебе своё личное дело? Там по пунктам расписано, какие области магии и на каком уровне мной изучены, — Лайон гладит его раскрасневшиеся, горячие щёки подушечками пальцев, и никак не может побороть улыбку. Ничего смешного и ничего весёлого нет в том, что Скиттлз чувствует себя именно так, что у него вообще появились такие мысли и сомнения, но он очень, очень счастлив. Так счастлив, что это почти невыносимо. — Я не умею манипулировать сознанием, Скит. Поэтому всё, что ты чувствуешь или думаешь, твоё на сто процентов.
Всё совсем не так страшно, как могло бы быть. Всё совсем не безнадёжно, просто Скиттлз сам себе придумал какие-то дурацкие причины, сам себя накрутил и поверил собственную выдумку. Это, по крайней мере, можно исправить. Не вернуть только ушедшие чувства, но это, слава Богу, не их случай. Облегчение подобно эйфории.
— Посмотри мне в глаза. Ты правда думаешь, что я способен на подлость? По отношению к кому угодно и особенно к тебе? — конечно, Скиттлз ему в глаза не смотрит, а жмурится посильнее и кусает губы. Неуверенностью, словно ядом, он проеден насквозь, и в голове его пыльным, всепроникающим роем клубятся сомнения. Целый склад какой-то ненужной, мешающей жить ерунды, а не голова. — Я люблю тебя. Люблю так сильно, что даже больно от этого, и хочу, чтобы мы были вместе. Можешь не говорить мне, можешь вообще никогда ничего подобного не произносить вслух, но хотя бы себе сейчас признайся — ты тоже влюблён. И если это действительно так, если ты чувствуешь себя счастливым рядом со мной, то я не понимаю, почему ты продолжаешь меня отталкивать.
И он тоже наверняка не понимает этого сам, но продолжает машинально творить глупости, прислушиваясь зачем-то к голосам сомнений.
— Перестань уже упрямиться, ты делаешь это просто по инерции, — Лайон хочет прекратить этот спектакль, взять Скиттлза за руки и увести прочь отсюда, из этих блеклых, будто насквозь пропылённых стен. Это не то место, где ему стоит быть, не то место, которому он принадлежит.
Скиттлз медленно, устало выдыхает, вместе с воздухом выпуская из себя лишнее напряжение. Струна не порвалась.
— А дальше? Всё будет так же? — спрашивает он совсем тихо и тускло. — Ты будешь решать, говорить, что правильно, и давить, сваливая любое несогласие на упрямство?
— Поразительная способность выворачивать всё наизнанку, просто поразительная, — Лайон проводит ладонью по лицу и сжимает пальцами переносицу, беря небольшую паузу. Это как же нужно умудриться, чтобы носить в себе столько комплексов разом, да ещё и отчаянно за них цепляться? — Скит, не надо делать из меня тирана там, где проблема исключительно в удавке давно протухших социальных стереотипов на твоей шее. Это не настолько обидно, чтобы я развернулся и ушёл, отказавшись от всех своих слов, но достаточно неприятно.
— Я не то… Не так… Хотя вообще-то вполне, — так и не решив, что именно хотел сказать, а в процессе и вовсе поменяв мнение, Скиттлз плавно сползает на пол и, капитулируя, поднимает руки. — Извини, я очень стараюсь вести себя как мудак, но у меня даже это нормально не получается.
— Ну и зачем? — Лайон опускается перед ним на корточки, заглядывает в лицо и получает в ответ привычную недовольную гримасу:
— Затем. Мне непонятно. У тебя будет целая куча неприятностей, если притащишь меня в Цитадель. Пойдут разговоры, сплетни поползут. Про меня, про тебя. Десятки любопытных носов вокруг, косые взгляды, пятно на репутации. Одни только проблемы от меня и никакой пользы.
Лайон горестно вздыхает.
Лайон закатывает глаза.
Лайон прикладывает ладонь к лицу.
Лайон протягивает руку и треплет его светлые волосы до тех пор, пока они не превращаются в самое настоящее воронье гнездо, игнорируя возмущённое пыхтение и бесполезные взмахи конечностями.
— Ты вообще хоть что-то из сказанного мной слушал? Или опять в одно ухо влетело, из другого вылетело? — он вкладывает в голос всё неодобрение и возмущение, на какое только способен. Должно звучать достаточно убедительно. — О какой пользе вообще может идти речь, мы ведь не о купле-продаже с тобой говорим. И отталкиваешь ты меня не потому, что у тебя какая-то личная неприязнь ко всем магам, не потому, что тебе эти отношения даром не сдались, а из-за неуверенности в себе и страха, что кто-то там что-то скажет? Серьёзно?
Он с ужасающей лёгкостью вздёргивает Скиттлза на ноги и обнимает так крепко, что не даёт ему ни единого шанса даже шевельнуться лишний раз:
— Я люблю тебя, Скит, — медленно и очень членораздельно говорит Лайон, наклонившись к самому его уху. — И буду повторять это так часто и так много раз, что рано или поздно ты поверишь мне.
— Но я… — возражает было Скиттлз, но снова не заканчивает фразу и толкает щекой его подбородок, в попытке заставить хоть немного отстраниться. — Ты колючий.
— Ты тоже, — Лайон улыбается ему в висок. — Но этим меня не напугать. Пойдём отсюда, хватит дышать пылью.
С силой тысячи солнц, часть 3
Автор: Коты и Радуги
Бета: Коты и Радуги
Размер: мини, 1234 словa
Пейринг/Персонажи: Лайон/Скиттлз
Категория: слэш
Жанр: фэнтези, романс, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Они впервые встретились на празднике середины лета: Скиттлз думал, что Лайон — демон, пришедший сожрать его, а Лайон думал, что его глаза — самое восхитительное, что он когда-либо видел в своей жизни
Примечание/Предупреждения: АУ, полная магии и тлена
Ruelle — War of Hearts.mp3
Лайон смахивает со лба Скиттлза сильно отросшую чёлку, наклоняется и крепко прижимается к нему губами. Он всегда так прощается, ласково улыбаясь и напоследок пропуская между пальцев мягкие русые волосы. Скиттлз старается не дёргаться, не уходить от прикосновений, несмотря на раздражение и бессильную злость. Он не может заставить себя посмотреть на Лайона, хмурится, хочет оттолкнуть — но, конечно, не отталкивает. Только мысленно кричит что-то абстрактно обидное.
— Мне пора, — объятия — это последний рубеж, и теперь только пара мгновений отделяет Скиттлза от тягучей, вязкой пустоты подступающих к порогу сумерек. Неизвестно, когда Лайон сможет выбраться к нему в следующий раз. Неизвестно, вернётся ли он вообще.
В голове Скиттлза начинается обратный отсчёт. Вот Лайон отстраняется от него, поворачивается, делает первый шаг. Он никогда не открывает портал прямо в доме, на глазах у Скиттлза — специально выходит за дверь и притворяется, что у них всё как у людей. Бред, но от этого самую малость легче. Только иногда немного обидно, что нельзя наплевать на собственную гордость и побежать за ним следом.
Повинуясь импульсу, Скиттлз хватает его за рукав рубашки, заставляя стрелку, отмеряющую секунды до расставания, немного замедлиться. Корит себя за это немилосердно, ведь всё равно нет смысла просить его остаться.
— Скит?
Он всё ещё отказывается поднимать голову, смотреть Лайону в глаза. Упрямо поджимает губы, прячется за чёлкой. Расцарапать бы собственное горло, чтобы добраться до комом в нём застрявших слов и растереть их в пыль. Вскрыть бы собственную грудную клетку, разворотить рёбра, чтобы дотянуться до сердца и заставить его прекратить биться так сильно.
Скиттлз вжимается лицом в плечо Лайона, всё так же сминая в пальцах плотную ткань рубашки.
«Пожалуйста, останься».
— Ты умеешь перемещаться в пространстве, можешь за секунду оказаться на другом краю света, — от сдерживаемых эмоций голос грубоват, а фразы — отрывисты. — Не может твой мир немного подождать? Хотя бы до утра.
— Это и твой мир тоже, — напоминает Лайон мягко, кладёт тёплую ладонь ему на затылок и зарывается носом в волосы. — И ему нужна помощь, чтобы мы все могли спокойно жить здесь дальше.
Он по-своему прав, но ничегошеньки не понимает. Потому что Скиттлз никогда раньше не говорил ему, насколько всё лишается смысла, когда его нет. Пусть мир рушится, сколько хочет, Скиттлз с радостью сгорит вместе с ним, если в последние мгновения Лайон будет рядом. Это лучше, чем бесконечно ждать, гадая, свидятся они снова или война отнимет у него то единственное, что действительно имеет смысл.
Сколько ещё это будет продолжаться?
В какой момент Скиттлз сломается окончательно?
— Тогда возьми меня с собой.
Они в тупике, даже этот разговор повторяется уже не в первый раз. Ходят и ходят по заколдованному кругу в те недолгие часы, когда удаётся свидеться. Скиттлз ненавидит себя за это, но не может разорвать чары.
— Скит...
— Я знаю, — он не даёт Лайону даже додумать до конца фразу, которую тот хотел сказать. — Я знаю, что бесполезен на Границе. Что я там даже дышать не смогу. Умру в первые же две минуты. Я всё это знаю.
Молчание длится целую вечность. Лайон рассеянно поглаживает его шею: не может ни остаться, ни бросить его одного в таком состоянии. Ещё один повод для Скиттлза себя ненавидеть — он всё время отвлекает, мешает, путает, заставляет волноваться о каких-то мелочах. Ведь что такое, в сущности, его переживания против судьбы целого мира? Пустяк, песчинка. Если бы Лайон умел щелчком пальцев менять обстоятельства так, как ему заблагорассудится, он не раздумывал бы ни минуты и первым всё исправил бы. Но это не в его власти.
— Ты нужен мне, Скит. Пока ты здесь, я никогда не забуду, что мне есть куда вернуться, — Лайон понижает голос почти до шёпота, целуя его в висок, прижимаясь щекой к щеке. Привычно колючий, родной до боли. — Просто верь в меня. Пожалуйста? Рано или поздно это закончится.
Он верит. Каждую секунду своего существования верит, но светлое «после» с безоблачным «долго и счастливо» от этого не становятся ближе. И приходится снова отпускать, снова быть тем, кого оставляют позади, снова пытаться не сойти с ума.
Скиттлз кладёт ладонь Лайону против сердца, закрывает глаза, медленно вдыхает и выдыхает. Обида, боль и страх уступают место мёртвому оцепенению и бездумной решимости.
— Я знаю, есть что-то, что я могу сделать, — шепчет он едва слышно и кончиками пальцев выписывает несколько символов. Тонкие, слабо светящиеся линии ложатся поверх ткани призрачным узором: Скиттлз творит заклинание. Для него это непривычно и внове, ведь магия не бежит по его венам, те двери, что распахнуты перед Лайоном настежь, для него всегда были заперты наглухо, но лёгкое дыхание волшбы живёт и в нём. И если вложить всё-всё, до последней капли, у него должно получиться. Пусть даже первый и последний раз в жизни.
— Скит, — предостерегающе выдыхает Лайон. Ещё с первым прикосновением он понял, что происходит, но вмешиваться в процесс или прерывать его не решается — порой последствия такого вмешательства намного хуже, чем последствия самого колдовства для не-мага. — Скит, одумайся, прошу тебя. Обожжёшься.
— Да даже если в пепел обращусь — всё равно, — он долго запоминал нужную последовательность и нужные слова на странном, изломанном, шипящем и щёлкающем языке, долго тренировался вырисовывать символы уверенно и правильно, чтобы не дрогнула рука и не сорвался голос. Кропотливо отыскивал и собирал в себе крупицы магии. Его должно хватить. Всё должно получиться. — Мне просто не нужна эта жизнь без тебя.
Он не ошибается в рисунке и не сбивается в заклинании, магия горячей волной приливает к пальцам. Преодолевая сопротивление, она медленно и нехотя перетекает в призрачные линии. Это больно, будто он сунул руку в открытое пламя, будто из него душу пытаются вынуть — дыхание перехватывает и ледяной иглой насквозь прошивает паника. Но Лайон рядом. Лайон поддерживает его и аккуратно-аккуратно, с ювелирной точностью, вплетает тонкие волокна своей магии в нестабильный, неоднородный поток его заклинания, чтобы всё прошло гладко и чтобы уменьшить разрушительное воздействие. Лайон же ловит его после, когда ноги отказываются держать и колени подламываются, помогает плавно опуститься на пол, а не грохнуться мешком с костями.
— Дыши, Скит, дыши, — приговаривает он, и кажется, что только этот голос удерживает Скиттлза в сознании. — Сейчас станет легче. Выдыхай.
Фокусируя взгляд на его лице, Скиттлз ожидает увидеть недовольство, но не обнаруживает ни единого следа, только беспокойство и болезненную нежность. Он не сразу понимает, что Лайон нашёптывает скороговорку-заклинание, бережно накрыв ладонью его повреждённые пальцы — их Скиттлз не чувствует. Пытается пошевелить ими, но ничего не получается.
— Не поможет, — зачем-то говорит он Лайону, хотя кому, как не ему, знать об этом. Такие повреждения не вылечиваются, магия выжигает всё изнутри. С другой стороны, это всего лишь пальцы.
— Не поможет, — соглашается Лайон. — Но я хотя бы могу сделать так, чтобы ты не чувствовал боли. Повезло, что заклинание слабое.
Скиттлз как никогда отчётливо улавливает мельчайшие изменения в нём. Замечает постепенно сходящую бледность, проглядывающую в улыбке нервозность, пришедшую на место холодной сосредоточенности дымку испуга. Мучительно вслушиваясь в себя, он пытается понять, что изменилось. И изменилось ли? Сработало ли? В груди тяжело, горячо и почти больно, даже несмотря на целебную ворожбу. Может, дело в его заклинании, а может, он просто до беспамятства влюблён. Обнимая Лайона из всех сил, он пытается уловить ритм его сердцебиения.
— Кто только научил тебя такой гадости? — тот горестно вздыхает, закатив глаза к потолку. Знает, что никто Скиттлза не учил, он сам нашёл, сам освоил и переборол своим ослиным упрямством. Высушил самого себя до дна, лишив последнего дыхания магии, но опутал и своё, и его сердце слабо светящейся паутиной.
— Всё, что угодно, лишь бы тебя не отпускать.
Где бы он ни был, куда бы ни забросила его война, Скиттлз всегда будет знать, жив ли он и всё ли с ним в порядке. И если его сердце вдруг перестанет биться, то и второе тоже остановится.
Ужасно эгоистично с его стороны. Зато теперь обоим придётся изо всех сил себя беречь.
Лайон смахивает со лба Скиттлза сильно отросшую чёлку, наклоняется и крепко прижимается к нему губами. Он всегда так прощается, ласково улыбаясь и напоследок пропуская между пальцев мягкие русые волосы. Скиттлз старается не дёргаться, не уходить от прикосновений, несмотря на раздражение и бессильную злость. Он не может заставить себя посмотреть на Лайона, хмурится, хочет оттолкнуть — но, конечно, не отталкивает. Только мысленно кричит что-то абстрактно обидное.
— Мне пора, — объятия — это последний рубеж, и теперь только пара мгновений отделяет Скиттлза от тягучей, вязкой пустоты подступающих к порогу сумерек. Неизвестно, когда Лайон сможет выбраться к нему в следующий раз. Неизвестно, вернётся ли он вообще.
В голове Скиттлза начинается обратный отсчёт. Вот Лайон отстраняется от него, поворачивается, делает первый шаг. Он никогда не открывает портал прямо в доме, на глазах у Скиттлза — специально выходит за дверь и притворяется, что у них всё как у людей. Бред, но от этого самую малость легче. Только иногда немного обидно, что нельзя наплевать на собственную гордость и побежать за ним следом.
Повинуясь импульсу, Скиттлз хватает его за рукав рубашки, заставляя стрелку, отмеряющую секунды до расставания, немного замедлиться. Корит себя за это немилосердно, ведь всё равно нет смысла просить его остаться.
— Скит?
Он всё ещё отказывается поднимать голову, смотреть Лайону в глаза. Упрямо поджимает губы, прячется за чёлкой. Расцарапать бы собственное горло, чтобы добраться до комом в нём застрявших слов и растереть их в пыль. Вскрыть бы собственную грудную клетку, разворотить рёбра, чтобы дотянуться до сердца и заставить его прекратить биться так сильно.
Скиттлз вжимается лицом в плечо Лайона, всё так же сминая в пальцах плотную ткань рубашки.
«Пожалуйста, останься».
— Ты умеешь перемещаться в пространстве, можешь за секунду оказаться на другом краю света, — от сдерживаемых эмоций голос грубоват, а фразы — отрывисты. — Не может твой мир немного подождать? Хотя бы до утра.
— Это и твой мир тоже, — напоминает Лайон мягко, кладёт тёплую ладонь ему на затылок и зарывается носом в волосы. — И ему нужна помощь, чтобы мы все могли спокойно жить здесь дальше.
Он по-своему прав, но ничегошеньки не понимает. Потому что Скиттлз никогда раньше не говорил ему, насколько всё лишается смысла, когда его нет. Пусть мир рушится, сколько хочет, Скиттлз с радостью сгорит вместе с ним, если в последние мгновения Лайон будет рядом. Это лучше, чем бесконечно ждать, гадая, свидятся они снова или война отнимет у него то единственное, что действительно имеет смысл.
Сколько ещё это будет продолжаться?
В какой момент Скиттлз сломается окончательно?
— Тогда возьми меня с собой.
Они в тупике, даже этот разговор повторяется уже не в первый раз. Ходят и ходят по заколдованному кругу в те недолгие часы, когда удаётся свидеться. Скиттлз ненавидит себя за это, но не может разорвать чары.
— Скит...
— Я знаю, — он не даёт Лайону даже додумать до конца фразу, которую тот хотел сказать. — Я знаю, что бесполезен на Границе. Что я там даже дышать не смогу. Умру в первые же две минуты. Я всё это знаю.
Молчание длится целую вечность. Лайон рассеянно поглаживает его шею: не может ни остаться, ни бросить его одного в таком состоянии. Ещё один повод для Скиттлза себя ненавидеть — он всё время отвлекает, мешает, путает, заставляет волноваться о каких-то мелочах. Ведь что такое, в сущности, его переживания против судьбы целого мира? Пустяк, песчинка. Если бы Лайон умел щелчком пальцев менять обстоятельства так, как ему заблагорассудится, он не раздумывал бы ни минуты и первым всё исправил бы. Но это не в его власти.
— Ты нужен мне, Скит. Пока ты здесь, я никогда не забуду, что мне есть куда вернуться, — Лайон понижает голос почти до шёпота, целуя его в висок, прижимаясь щекой к щеке. Привычно колючий, родной до боли. — Просто верь в меня. Пожалуйста? Рано или поздно это закончится.
Он верит. Каждую секунду своего существования верит, но светлое «после» с безоблачным «долго и счастливо» от этого не становятся ближе. И приходится снова отпускать, снова быть тем, кого оставляют позади, снова пытаться не сойти с ума.
Скиттлз кладёт ладонь Лайону против сердца, закрывает глаза, медленно вдыхает и выдыхает. Обида, боль и страх уступают место мёртвому оцепенению и бездумной решимости.
— Я знаю, есть что-то, что я могу сделать, — шепчет он едва слышно и кончиками пальцев выписывает несколько символов. Тонкие, слабо светящиеся линии ложатся поверх ткани призрачным узором: Скиттлз творит заклинание. Для него это непривычно и внове, ведь магия не бежит по его венам, те двери, что распахнуты перед Лайоном настежь, для него всегда были заперты наглухо, но лёгкое дыхание волшбы живёт и в нём. И если вложить всё-всё, до последней капли, у него должно получиться. Пусть даже первый и последний раз в жизни.
— Скит, — предостерегающе выдыхает Лайон. Ещё с первым прикосновением он понял, что происходит, но вмешиваться в процесс или прерывать его не решается — порой последствия такого вмешательства намного хуже, чем последствия самого колдовства для не-мага. — Скит, одумайся, прошу тебя. Обожжёшься.
— Да даже если в пепел обращусь — всё равно, — он долго запоминал нужную последовательность и нужные слова на странном, изломанном, шипящем и щёлкающем языке, долго тренировался вырисовывать символы уверенно и правильно, чтобы не дрогнула рука и не сорвался голос. Кропотливо отыскивал и собирал в себе крупицы магии. Его должно хватить. Всё должно получиться. — Мне просто не нужна эта жизнь без тебя.
Он не ошибается в рисунке и не сбивается в заклинании, магия горячей волной приливает к пальцам. Преодолевая сопротивление, она медленно и нехотя перетекает в призрачные линии. Это больно, будто он сунул руку в открытое пламя, будто из него душу пытаются вынуть — дыхание перехватывает и ледяной иглой насквозь прошивает паника. Но Лайон рядом. Лайон поддерживает его и аккуратно-аккуратно, с ювелирной точностью, вплетает тонкие волокна своей магии в нестабильный, неоднородный поток его заклинания, чтобы всё прошло гладко и чтобы уменьшить разрушительное воздействие. Лайон же ловит его после, когда ноги отказываются держать и колени подламываются, помогает плавно опуститься на пол, а не грохнуться мешком с костями.
— Дыши, Скит, дыши, — приговаривает он, и кажется, что только этот голос удерживает Скиттлза в сознании. — Сейчас станет легче. Выдыхай.
Фокусируя взгляд на его лице, Скиттлз ожидает увидеть недовольство, но не обнаруживает ни единого следа, только беспокойство и болезненную нежность. Он не сразу понимает, что Лайон нашёптывает скороговорку-заклинание, бережно накрыв ладонью его повреждённые пальцы — их Скиттлз не чувствует. Пытается пошевелить ими, но ничего не получается.
— Не поможет, — зачем-то говорит он Лайону, хотя кому, как не ему, знать об этом. Такие повреждения не вылечиваются, магия выжигает всё изнутри. С другой стороны, это всего лишь пальцы.
— Не поможет, — соглашается Лайон. — Но я хотя бы могу сделать так, чтобы ты не чувствовал боли. Повезло, что заклинание слабое.
Скиттлз как никогда отчётливо улавливает мельчайшие изменения в нём. Замечает постепенно сходящую бледность, проглядывающую в улыбке нервозность, пришедшую на место холодной сосредоточенности дымку испуга. Мучительно вслушиваясь в себя, он пытается понять, что изменилось. И изменилось ли? Сработало ли? В груди тяжело, горячо и почти больно, даже несмотря на целебную ворожбу. Может, дело в его заклинании, а может, он просто до беспамятства влюблён. Обнимая Лайона из всех сил, он пытается уловить ритм его сердцебиения.
— Кто только научил тебя такой гадости? — тот горестно вздыхает, закатив глаза к потолку. Знает, что никто Скиттлза не учил, он сам нашёл, сам освоил и переборол своим ослиным упрямством. Высушил самого себя до дна, лишив последнего дыхания магии, но опутал и своё, и его сердце слабо светящейся паутиной.
— Всё, что угодно, лишь бы тебя не отпускать.
Где бы он ни был, куда бы ни забросила его война, Скиттлз всегда будет знать, жив ли он и всё ли с ним в порядке. И если его сердце вдруг перестанет биться, то и второе тоже остановится.
Ужасно эгоистично с его стороны. Зато теперь обоим придётся изо всех сил себя беречь.
Пока ещё можно
Автор: Коты и Радуги
Бета: Коты и Радуги
Размер: мини, 1213 слов
Пейринг/Персонажи: Лайон/Скиттлз
Категория: слэш
Жанр: романс, повседневность, флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Умеет же Скит выбирать момент: стоило только Лайону переполошиться из-за того, что ревность вонзила когти в затылок, а он уже тут как тут. Эмпатия на божественном уровне, маленькие бытовые чудеса и немного алкоголя
Скиттлз смеётся. Громко, заливисто, не смущаясь и не прячась за привычной маской всего-на-свете неодобрения. Музыка громкая и долбит по ушам так, что разговоров почти не разобрать, вот Лайон и не расслышал окончание той несомненной увлекательной и потрясающе смешной истории, которую девица с едко-розовыми волосами — возможно, Чупс? — рассказывала взахлёб последние минут пять. Зато расслышал Скиттлз, или сам додумал, или разглядел что-то забавное на противоположной стене — и вот хохочет, без сил привалившись плечом к плечу Лайона. Все они очень рады: встрече, этому вечеру, этой жизни, в которой можно вот так собраться и куда-то пойти, да даже и тому, что история Чупс наконец обрела своё завершение и она теперь с чистой совестью может ещё выпить. Рады, расслабленны, веселы и, кажется, счастливы. Совсем немного пьяны. Лайон не уверен, что помнит всех по именам.
Они разношёрстные, разноцветные, как те коктейли, что здесь разливают по пробиркам, но им есть, что вспомнить, за что поднять следующий шутливый тост и снова взорваться заразительным смехом. Лайон чувствует себя чуточку лишним, но ему легко и задорно, Скиттлз прижимается тёплым боком, складывает на него то руки, то ноги, и бесконечно улыбается, практически цветёт. Периодически он начинает тянуться через стол к Мамбе, во всеуслышание объявляя, что желает её немедленно потискать, но что та лишь фыркает, насмешливо сверкает из-под чёлки глазами и доверительно сообщает Лайону:
— Как же мало ему надо, чтобы наклюкаться.
Лайон соглашается. Раз, наверное, третий.
Сник и Чупс, устав раскачиваться сидя, расталкивают всех и на реактивной тяге уносятся на танцпол, по чистой случайности прихватив с собой согласного на любой кипеж Старбёрста. Спустя какое-то время к ним присоединяется и решивший поразмяться Пикник. К слову, его неосторожно брошенные на стол солнечные очки за вечер успели покрасоваться на носах всех присутствующих, заполнить собой ленту инстаграма и стать настоящим хитом вечера. Пикник, выбираясь из-за стола, то ли в шутку, то ли всерьёз наказывает расслабленно припавшему к кальяну Дэмсу присматривать за очками, чтобы те много не пили и сильно не барагозили, в общем, всяечски блюли имидж, тот в ответ клянётся в вечной верности королю и отечеству, а потом украдкой крутит пальцем у виска и подмигивает Лайону, пуская кольца тяжёлого ароматного дыма.
Вот кого ему никак не удаётся разгадать. В альтернативном освещении полуподвального бара-клуба Дэмс кажется ещё чернее, чем есть на самом деле: словно сама ночь во плоти. Загадочно поблескивающие глаза, яркое пятно майки и несколько неоново светящихся бусин в устрашающей копне дредов. Каждый раз, улыбаясь Лайону, он показывает зубы, а потом окутывается клубами дыма по самую макушку, и остаётся только этот теоретически дружественный оскал. Дэмс мало говорит, ещё меньше пьёт, зато постоянно дымит — вдыхает и выдыхает нирвану, делится ей с окружающими. Мамба не выдерживает и уходит продышаться, даже у Лайона немного кружится голова.
Неожиданно их остаётся всего трое, пустота вокруг ощущается необъяснимой тяжестью на плечах и становится лишь тяжелее от того, как хорошо эти двое понимают друг друга даже без слов. Дэмс безошибочно, с полувзгляда определяет момент, когда Скиттлз протянет руку, чтобы попросить свою порцию безмятежной лёгкости в голове, и передаёт ему трубку на пару мгновений раньше. Сколько лет, интересно, им потребовалось, чтобы так притереться друг к другу, научиться так друг с другом взаимодействовать? Наверняка за этим тоже скрывается какая-то история, историй в этой компании не перечесть и не переслушать, но Лайону неприятно об этом даже думать. Неприятно видеть полные нежности и гордости взгляды Дэмса, направленные на Скиттлза, неприятно от того, какие мысли возникают у него в голове, неприятно от того, что неприятно. Эти взгляды могут совсем ничего не значить, а могут, в то же время, значить всё, что угодно.
Уж не превращается ли он в мудака, ревнующего на пустом месте?
А ещё есть что-то очень интимное и ужасно неприличное в том, как Скиттлз обхватывает губами одноразовый пластиковый мундштук весёленькой расцветки, как втягивает воздух под аккомпанемент бурлящей в колбе жидкости, с каким лицом откидывается назад, выдыхая, выдыхая, выдыхая и чуть-чуть откашливаясь под конец. Лайон точно думает не в ту сторону, ему стыдно, он отводит глаза и тут же, немедленно наталкивается, как на стену, на взгляд Дэмса. Очень понимающий, очень сочувствующий и немного насмешливый.
Эта его связь с космосом начинает реально пугать.
— А ты знаешь? — губы Скиттлза прижимаются к его уху, Лайон непроизвольно вздрагивает от неожиданности. — Что я тебя люблю.
Так щекотно. От его улыбки и горячего дыхания на коже, от смешного чувства в груди, от рук Скиттлза, крепко обвивающих его руку.
Конечно, Лайон знает, но слышит редко: только когда эмоций слишком много, чтобы с ними справиться, и у Скита не остаётся иного выбора, кроме как сдать позиции. Слишком редко, чтобы к этому можно было привыкнуть, чтобы этого было достаточно.
— Да? Вот это новости, — он старается держать лицо, но начинает улыбаться, как последний идиот, когда Скиттлз бодает его лбом в висок и фыркает прямо в ухо:
— Не смейся, я серьёзно.
— Для этого всего лишь нужно было выпить половину периодической таблицы, — Лайон скептически осматривает изображённое прямо на столе меню, прикидывая, что из этого они ещё не заказывали. На самом деле, это и не важно, главное, что слова сказаны; но просто ответить «я тоже» и этим удовлетвориться было бы скучно. Кажется, Лайон понахватался вредности от Скиттлза и сам себя теперь не до конца понимает.
— Ну и дурак, — обвиняет тот тем временем, сопит, кусает за ухо — шутливо, конечно — и тут же начинает извиняться. — Я быстро протрезвею, вот даже уже начинаю, и снова станет всё слишком сложно и муторно. А пока ещё легко, пока ещё можно, вот я и хочу, чтобы ты знал… Просто хочу, чтобы ты знал… Ты ведь постоянно мне такое говоришь.
Добавить сверху парочку коктейлей, так Лайон ещё и не такое может сказать; откровенность за откровенность. Но как же, чёрт возьми, приятно и здорово, он от одного только скиттлзова признания может опьянеть так, что ноги не удержат — местной барной карте и не снилось. Все неприятные мысли, занимавшие его последние несколько минут, улетучиваются бесследно, пока они со Скитом секретничают у всех на виду. И в особенности под пытливым взглядом Чеширского Кота по ту сторону стола.
— Посмотри на меня? Ну, на секундочку?..
Лайон весь вечер только тем и занимается, что на него глядит, не переставая, и никак не может налюбоваться, но послушно поворачивает голову. И когда это только Скит успел взобраться на диванчик с ногами, встать на колени и навалиться на Лайона почти всем своим весом? Он такой взъерошенный, встревоженный, раскрасневшийся, с блестящими глазами — просто загляденье, бесценное зрелище, неизменно заставляющее сердце Лайона биться быстрее.
— Давай, скажи мне тоже, — ладони Скиттлза очень осторожно и бережно обнимают его лицо, пальцы гладят щёки и скулы, а в просьбе — и в голосе, и во всей позе — так голод, что дрожь пробегает вдоль позвоночника.
— Люблю тебя, дурная голова, — ласково выдыхает Лайон, и Скиттлз слизывает эти слова у него с губ прежде, чем он успевает договорить. Поцелуй выходит бестолковый, смазанный, непонятный и торопливый ровно до тех пор, пока Лайон не берёт дело в свои руки.
Умеет же Скит выбирать момент: стоило только Лайону переполошиться из-за того, что ревность вонзила когти в затылок, а он уже тут как тут. Эмпатия на божественном уровне, маленькие бытовые чудеса, происходящие именно тогда, когда Лайон думает, что сильнее болеть по этому человеку уже просто невозможно, и убеждающие его в обратном.
Где-то неподалёку, над музыкой, он слышит добродушный смех Дэмса и чьи-то неизменные шуточки о том, что им двоим неплохо бы номер снять, но не обращает ровно никакого внимания — а и к чёрту, со всем остальным он разберётся потом. Лайон с превеликим удовольствием мысленно показывает средний палец всем-всем-всем и не отвлекается больше ни на что.
Они разношёрстные, разноцветные, как те коктейли, что здесь разливают по пробиркам, но им есть, что вспомнить, за что поднять следующий шутливый тост и снова взорваться заразительным смехом. Лайон чувствует себя чуточку лишним, но ему легко и задорно, Скиттлз прижимается тёплым боком, складывает на него то руки, то ноги, и бесконечно улыбается, практически цветёт. Периодически он начинает тянуться через стол к Мамбе, во всеуслышание объявляя, что желает её немедленно потискать, но что та лишь фыркает, насмешливо сверкает из-под чёлки глазами и доверительно сообщает Лайону:
— Как же мало ему надо, чтобы наклюкаться.
Лайон соглашается. Раз, наверное, третий.
Сник и Чупс, устав раскачиваться сидя, расталкивают всех и на реактивной тяге уносятся на танцпол, по чистой случайности прихватив с собой согласного на любой кипеж Старбёрста. Спустя какое-то время к ним присоединяется и решивший поразмяться Пикник. К слову, его неосторожно брошенные на стол солнечные очки за вечер успели покрасоваться на носах всех присутствующих, заполнить собой ленту инстаграма и стать настоящим хитом вечера. Пикник, выбираясь из-за стола, то ли в шутку, то ли всерьёз наказывает расслабленно припавшему к кальяну Дэмсу присматривать за очками, чтобы те много не пили и сильно не барагозили, в общем, всяечски блюли имидж, тот в ответ клянётся в вечной верности королю и отечеству, а потом украдкой крутит пальцем у виска и подмигивает Лайону, пуская кольца тяжёлого ароматного дыма.
Вот кого ему никак не удаётся разгадать. В альтернативном освещении полуподвального бара-клуба Дэмс кажется ещё чернее, чем есть на самом деле: словно сама ночь во плоти. Загадочно поблескивающие глаза, яркое пятно майки и несколько неоново светящихся бусин в устрашающей копне дредов. Каждый раз, улыбаясь Лайону, он показывает зубы, а потом окутывается клубами дыма по самую макушку, и остаётся только этот теоретически дружественный оскал. Дэмс мало говорит, ещё меньше пьёт, зато постоянно дымит — вдыхает и выдыхает нирвану, делится ей с окружающими. Мамба не выдерживает и уходит продышаться, даже у Лайона немного кружится голова.
Неожиданно их остаётся всего трое, пустота вокруг ощущается необъяснимой тяжестью на плечах и становится лишь тяжелее от того, как хорошо эти двое понимают друг друга даже без слов. Дэмс безошибочно, с полувзгляда определяет момент, когда Скиттлз протянет руку, чтобы попросить свою порцию безмятежной лёгкости в голове, и передаёт ему трубку на пару мгновений раньше. Сколько лет, интересно, им потребовалось, чтобы так притереться друг к другу, научиться так друг с другом взаимодействовать? Наверняка за этим тоже скрывается какая-то история, историй в этой компании не перечесть и не переслушать, но Лайону неприятно об этом даже думать. Неприятно видеть полные нежности и гордости взгляды Дэмса, направленные на Скиттлза, неприятно от того, какие мысли возникают у него в голове, неприятно от того, что неприятно. Эти взгляды могут совсем ничего не значить, а могут, в то же время, значить всё, что угодно.
Уж не превращается ли он в мудака, ревнующего на пустом месте?
А ещё есть что-то очень интимное и ужасно неприличное в том, как Скиттлз обхватывает губами одноразовый пластиковый мундштук весёленькой расцветки, как втягивает воздух под аккомпанемент бурлящей в колбе жидкости, с каким лицом откидывается назад, выдыхая, выдыхая, выдыхая и чуть-чуть откашливаясь под конец. Лайон точно думает не в ту сторону, ему стыдно, он отводит глаза и тут же, немедленно наталкивается, как на стену, на взгляд Дэмса. Очень понимающий, очень сочувствующий и немного насмешливый.
Эта его связь с космосом начинает реально пугать.
— А ты знаешь? — губы Скиттлза прижимаются к его уху, Лайон непроизвольно вздрагивает от неожиданности. — Что я тебя люблю.
Так щекотно. От его улыбки и горячего дыхания на коже, от смешного чувства в груди, от рук Скиттлза, крепко обвивающих его руку.
Конечно, Лайон знает, но слышит редко: только когда эмоций слишком много, чтобы с ними справиться, и у Скита не остаётся иного выбора, кроме как сдать позиции. Слишком редко, чтобы к этому можно было привыкнуть, чтобы этого было достаточно.
— Да? Вот это новости, — он старается держать лицо, но начинает улыбаться, как последний идиот, когда Скиттлз бодает его лбом в висок и фыркает прямо в ухо:
— Не смейся, я серьёзно.
— Для этого всего лишь нужно было выпить половину периодической таблицы, — Лайон скептически осматривает изображённое прямо на столе меню, прикидывая, что из этого они ещё не заказывали. На самом деле, это и не важно, главное, что слова сказаны; но просто ответить «я тоже» и этим удовлетвориться было бы скучно. Кажется, Лайон понахватался вредности от Скиттлза и сам себя теперь не до конца понимает.
— Ну и дурак, — обвиняет тот тем временем, сопит, кусает за ухо — шутливо, конечно — и тут же начинает извиняться. — Я быстро протрезвею, вот даже уже начинаю, и снова станет всё слишком сложно и муторно. А пока ещё легко, пока ещё можно, вот я и хочу, чтобы ты знал… Просто хочу, чтобы ты знал… Ты ведь постоянно мне такое говоришь.
Добавить сверху парочку коктейлей, так Лайон ещё и не такое может сказать; откровенность за откровенность. Но как же, чёрт возьми, приятно и здорово, он от одного только скиттлзова признания может опьянеть так, что ноги не удержат — местной барной карте и не снилось. Все неприятные мысли, занимавшие его последние несколько минут, улетучиваются бесследно, пока они со Скитом секретничают у всех на виду. И в особенности под пытливым взглядом Чеширского Кота по ту сторону стола.
— Посмотри на меня? Ну, на секундочку?..
Лайон весь вечер только тем и занимается, что на него глядит, не переставая, и никак не может налюбоваться, но послушно поворачивает голову. И когда это только Скит успел взобраться на диванчик с ногами, встать на колени и навалиться на Лайона почти всем своим весом? Он такой взъерошенный, встревоженный, раскрасневшийся, с блестящими глазами — просто загляденье, бесценное зрелище, неизменно заставляющее сердце Лайона биться быстрее.
— Давай, скажи мне тоже, — ладони Скиттлза очень осторожно и бережно обнимают его лицо, пальцы гладят щёки и скулы, а в просьбе — и в голосе, и во всей позе — так голод, что дрожь пробегает вдоль позвоночника.
— Люблю тебя, дурная голова, — ласково выдыхает Лайон, и Скиттлз слизывает эти слова у него с губ прежде, чем он успевает договорить. Поцелуй выходит бестолковый, смазанный, непонятный и торопливый ровно до тех пор, пока Лайон не берёт дело в свои руки.
Умеет же Скит выбирать момент: стоило только Лайону переполошиться из-за того, что ревность вонзила когти в затылок, а он уже тут как тут. Эмпатия на божественном уровне, маленькие бытовые чудеса, происходящие именно тогда, когда Лайон думает, что сильнее болеть по этому человеку уже просто невозможно, и убеждающие его в обратном.
Где-то неподалёку, над музыкой, он слышит добродушный смех Дэмса и чьи-то неизменные шуточки о том, что им двоим неплохо бы номер снять, но не обращает ровно никакого внимания — а и к чёрту, со всем остальным он разберётся потом. Лайон с превеликим удовольствием мысленно показывает средний палец всем-всем-всем и не отвлекается больше ни на что.
@темы: Команда Лайон/Скиттлз
-
-
16.09.2016 в 21:24Хотя бы так, хотя бы знать, что жив. Спасибо.
"Пока ещё можно". Эмпатия на божественном уровне - этим всё сказано.
Второстепенные герои хоть и штрихами, парой слов - а узнаваемы
Спасибо!
-
-
22.09.2016 в 10:47да вот сама придумала, и сама же потом расстроилась тоже
а потом вспомнила Великую Французскую...
да лишь бы отвоевались там уже, на самом деле - хотя что-то мне подсказывает, что бой будет бесконечный
Второстепенные герои хоть и штрихами, парой слов - а узнаваемы
УРА УРА